Как главный педиатр в 1980-е годы отстояла детский больничный комплекс в Орске

85-летний юбилей недавно отметила бывший главный педиатр города Лидия Орлова. Ее телефон в праздничный день разрывался от звонков.

Лидия Михайловна насчитала их более 50, а потом просто сбилась со счета. Звонили из Турции и Англии, из Москвы, Санкт-Петербурга и многих других российских городов, не только родные, но и благодарные родители ее маленьких пациентов, которые давно уже выросли. «ОГ» побывала в гостях у детского врача.

– Лидия Михайловна, с чего начинался ваш путь в профессию?

– Я окончила школу на одни пятерки и решила поступать в медакадемию в Куйбышеве. Несмотря на то что была отличницей, все равно шла по конкурсу, сдавала часть экзаменов, затем со мной беседовали члены комиссии. Это был 1955 год, но я до сих пор помню, какие мне задавали вопросы. К примеру, один из представителей комиссии поинтересовался, кто такой Голсуорси. Я книгочей, так что ответила сразу. А на вопрос, какое его произведение мне больше всего нравится, назвала «Сагу о Форсайтах».

Тогда при поступлении оценивали не только знания, но и эрудицию. Мое поколение много читало. Если не хватало времени днем, читали по ночам. У нас не было мобильников и соцсетей, зато мы читали нормальную литературу. В академии я проучилась 6 лет. За год до ее окончания познакомилась с молодым человеком, военным, который приехал домой в отпуск. Едва я закончила учиться, мы поженились и уехали на Сахалин, в самый южный город Корсаков. Муж был моряком-пограничником. А я попала в прекрасный коллектив местной медсанчасти, где работали медики высокой квалификации. С первых дней они учили меня практике. Здесь про меня впервые написали в газете.

– И какой был повод?

– Я поставила двухмесячному ребенку диагноз очаговый туберкулез легких. По клинической картине это было очевидным. К сожалению, спасти малыша не удалось, и я долго переживала по этому поводу. Коллеги сомневались в диагнозе, ведь на то, чтобы развился очаговый туберкулез, необходимо время; разве он может быть у младенца? А при вскрытии оказалось, что я права. Потом мы поняли: мама болела туберкулезом, и ребенок заразился внутриутробно.

– Как вы оказались в Орске?

– Я коренная орчанка. В 1968 году, когда муж окончил службу на Сахалине, решили вернуться ко мне на родину. Я поступила в детскую больницу, в поликлинику, располагавшуюся тогда в доме возле кинотеатра «Мир» (сейчас там находится военкомат). Работала участковым врачом. Два раза в неделю, как и все мои коллеги, дежурила в стационаре, совершенно бесплатно. Мы шли туда после работы, а утром возвращались в поликлинику. Никто не роптал, не протестовал. Это было в порядке вещей.

И взяток мы не брали. Помню, как одна мамаша принесла мне хрустальную вазу. Я была возмущена до глубины души, строго, но вежливо сказала ей: «Уходите отсюда и больше ко мне не приходите». Помню, она даже расплакалась: «Ведь я просто отблагодарить хотела». Я ей объяснила: не нужно, за свой труд я получаю зарплату.

Проработала врачом до 70 лет. В 1993-м вышла на пенсию, но работу не оставляла вплоть до 2008-го.

– Когда вы начинали работать в Орске, у нас хватало педиатров?

– Нет, их и тогда было недостаточно, но  не до такой степени, как сейчас. Врача уважали. Врач был фигурой. Мы читали лекции будущим мамам. Тоже, кстати, бесплатно. У меня была тема «Профилактика рахита». Беременные женщины после работы приходили на лекции, слушали, как правильно кормить ребенка, как оградить его от простудных заболеваний, от кишечных инфекций, и так далее. В итоге, родив детей, мамаши приходили к нам грамотные, и дети тогда росли более здоровыми.

– Почему? Неужели только благодаря профилактике?

– Профилактика играла свою роль. Но и питание раньше было другое. Сейчас везде сахара, жиры, сомнительные добавки. Лет 30 назад с Запада к нам пришло извращенное питание, и это сказалось на здоровье людей. И сами мамы, к сожалению, сейчас стали менее крепкими.

– Как вы стали главным педиатром города?

– Несколько лет поработала участковым врачом, потом меня назначили заведующей поликлиникой. А через какое-то время предложили возглавить стационар. Он занимал двухэтажное здание на улице Короленко. На втором этаже располагалось гематологическое отделение на 80 коек и реанимация. Я заканчивала ординатуру с уклоном по гематологии, потому меня сюда и позвали.

В 1980 году начальник гор-здравотдела Любовь Межова предложила мне стать главным городским педиатром. Я отнекивалась, мол, к чему мне бумажки, я практик. Но в конце концов она меня уговорила. Сошлись на том, что с утра я буду работать в стационаре, а после обеда как главный педиатр. Любовь Яковлевна и сама совмещала работу с врачебной практикой.

Соглашаясь стать главным педиатром, я поставила свое условие: открыть детский специализированный стационар со значительным расширением площадей, с добавлением новых зданий, с приглашением специалистов, которых раньше не было в педиатрии Орска. С этим вопросом мы обратились в горком партии и горисполком, тогда их возглавляли Роберт Клюшин и Владимир Томин. Сначала они заявили: многого хотите. А я в ответ: постойте, прежде всего должна быть организована охрана здоровья детей! И ссылаюсь на решение Партии и Правительства. Это помогло. На бумаге стала им доказывать, что детям нужны специализированные лор-отделение, пульмонология, гастроэнтерология, кардиология, неврология, хирургия, гематология, отделение новорожденных. Я примерно распределила, где, что и как можно расположить. Нужно отдать должное, нас услышали. Детская больница стала единым комплексом, а не парой далеко находящихся друг от друга зданий.

– Во время работы вам приходилось сталкиваться с серьезными случаями, инфекционными вспышками?

– Много детей поступало в стационар в тяжелом состоянии. Когда я начинала работать, у нас не было такого оборудования, как сейчас. Диагнозы ставили по клинической картине. Бывало, взяв спинномозговую пункцию, мы по ее цвету и запаху определяли, все ли нормально.

Серьезных случаев было много. Помню, обратилась мама с мальчиком. У ребенка было тяжелое гематологическое заболевание: он истекал кровью. Я поставила ему диагноз и поняла, что нужно убирать селезенку. Сделали это – и проблема исчезла. Я много лет его наблюдала. Мальчик вырос, окончил медицинский институт и стал детским врачом.

Что касается вспышек заболеваний, они были всегда. С этим я впервые столкнулась на Сахалине. Там были вспышки вирусного гепатита и холеры. Мне приходилось работать в очагах. Это не афишировалось, но счет заразившихся шел на сотни и даже тысячи.

В 80-х я ездила в Волгоград, где у детей была вспышка ВИЧ-инфекции, самая первая вспышка ВИЧ в нашей стране. Там возникла напряженность со шприцами и иглами, медсестры иглы меняли, а шприцы – нет, в итоге заразили людей.

У нас в Орске в советские времена возникали вспышки дифтерии, коклюша, кори. Из относительно недавнего помню вирусный гепатит, кишечные инфекции, дизентерию, сальмонеллез… С этим мне приходилось сталкиваться и как главному педиатру, и как просто педиатру, когда я вернулась в качестве участкового врача в поликлинику.

– Как вы оцениваете сегодняшнюю работу педиатрического звена?

– Вокруг меня всегда были очень порядочные врачи, многие из них и сейчас продолжают работать. Трудятся добросовестно. Но, мне кажется, сейчас сама жизнь ухудшила качество работы врачей. Когда-то был норматив – педиатр обслуживает 600-800 человек, а сейчас количество пациентов гораздо больше. Над больным ребенком надо думать. Над здоровым – тем более: как сделать так, чтобы он был здоров и не заболел…

– Вы спасали чужих детей, помогали своим пациентам быть здоровыми. А на своих детей времени хватало?

– Мы с мужем вырастили сына, старались хорошо о нем заботиться. К сожалению, супруг не дожил до внуков. А я с их появлением поняла, что к внукам возникает еще более трепетное отношение. Их у меня трое. Есть одна правнучка, уже взрослая, учится в университете, а я с нетерпением жду появления на свет и других правнуков.

Людмила Светушкова,

выпускающий редактор